Драко сидел в глубоком кресле у самого камина, полулежа, будто лениво растекаясь по нему. Огонь потрескивал негромко, отражаясь в его глазах яркими всполохами пламени, и каждая вспышка была словно тихим эхом той легкости, которая наконец-то поселилась в его душе после стольких недель напряжения и сомнений. Последние дни принесли с собой необычное облегчение. Возможно, дело было в победе Слизерина над Гриффиндором на последнем квиддичном матче — в гостиной Слизерина сейчас витала атмосфера оживленного, почти праздничного настроения, передававшегося даже ему, несмотря на всю привычную отстраненность. Возможно, дело было в том, что он почти отпустил ситуацию с Кэти Белл и проклятым ожерельем, перестав наконец-то ночами просыпаться с чувством липкого страха и паники. Он даже почти поверил, что сумеет выдержать это задание, довести его до конца, не разрушив себя окончательно.

И Дафна. Их отношения, которые казались почти утраченными в начале учебного года, сменили вектор: из былой дружбы, переплетенной с невысказанной нежностью, они перешли в нечто большее — в глубокую, живую близость, в ту стадию, где взгляды уже не отводятся, а прикосновения больше не кажутся случайными. После месяца разлуки и недомолвок между ними установилась новая, почти интимная тишина — как если бы сердца договорились раньше слов. Он чувствовал еe присутствие почти физически, даже когда она не была рядом. Вспоминал еe смех, прикосновения, взгляд — и чувствовал, как в груди разливается нежное теплое чувство. Она стала для него лекарством — тем, что возвращало ясность в голове, тишину в сердце, дыхание в теле. Одно еe присутствие рядом исцеляло его, позволяло снова дышать полной грудью. И пусть на словах они еще не признались друг другу, все уже было ясно — то, что между ними, не нуждалось в обозначениях. Это чувство дышало в их взглядах, в касаниях, в тишине между словами. И его сила была очевидной.

Драко не обращал особого внимания на разговоры, которые велись вокруг. Крэбб и Гойл о чем-то гоготали, а вместе с ними был Алгар Харпер — слизеринец с их курса, один из тех, кто всегда был рядом: с первого курса, в той самой компании, с которой Малфой прежде проводил большую часть школьной жизни — на уроках, в коридорах, в общих насмешках и подколках. Они никогда не были особенно близки, и иногда Драко даже ловил себя на раздражении по отношению к приятелю — Алгар был не таким тупым, как Крэбб и Гойл, но зато куда более назойливым, будто все время пытался подражать ему, копировать манеру держаться, интонации, ухмылки. Харпер всегда любил привлекать внимание, хвастать своими достижениями или выдумывать их, если реальных не хватало. И это бесило. Больше, чем откровенное невежество других. Они были из одной стаи, хоть Драко и не воспринимал его как своего. Привычное присутствие — как фон, как шум, как один из тех, кто всегда вокруг, но никогда — по-настоящему рядом.

Голос Алгара был громче остальных, более нахальный, он пробивался сквозь гул голосов и шепот пламени:

— ...Так что, теперь официально мы с Гринграсс помолвлены... Она хороша, чертовски хороша. Думаю, мы с ней найдем, чем заняться, не дожидаясь свадьбы. — Он рассмеялся сально, звучно, и по гостиной прокатилась волна коротких смешков.

Драко застыл. Он не сразу понял смысл этих слов, его сознание медленно перерабатывало услышанное, словно с неохотой соединяя детали мозаики в одну картину. Помолвка? Гринграсс?

Его пальцы сжались на подлокотнике кресла, побелевшие от напряжения костяшки едва заметно дрогнули. Он не двигался, лишь глаза метнулись в сторону Харпера, пытаясь прочитать по лицу слизеринца, шутит ли он. Но в выражении лица Алгара было лишь самодовольство и горделивость. Внутри Драко что-то дрогнуло — не ярость, еще нет, скорее легкий треск напряжения, будто воздух вокруг него вдруг стал плотнее. Он заставил себя выдохнуть, не двигаясь, не подавая виду, как внутри все напряглось.

— Что? — спросил он, все еще сидя в кресле, чуть откинувшись назад, с той нарочитой небрежностью, которая почти всегда скрывала интерес. — Ты помолвлен с Гринграсс… Асторией?

Алгар усмехнулся:

— С Асторией? Да ну, она же мелкая. Нет, с Дафной.

И вот тогда все внутри сдвинулось. Не резко, а как при землетрясении — сначала тихо, подспудно, потом волной по позвоночнику, по челюсти, по пальцам. Драко вдруг вспомнил все последние разговоры, все встречи, прикосновения, взгляды. Неужели все это время она знала? Знала и молчала? Эта мысль была больнее всего.

— Говорят, она огонь, — продолжал Харпер, растягивая слова, явно наслаждаясь вниманием аудитории. — Не терпится уже оказаться с ней вдвоем, без лишних ушей. Я умею обращаться с такими девочками.

Сердце Драко забилось тяжело, почти болезненно, и с каждой секундой его охватывала все большая ярость. Он не думал ни о том, что скажут другие, ни о том, как это будет выглядеть. Сейчас он видел перед собой только Харпера, его наглое лицо, его самодовольную улыбку, его губы, произносящие гадкие слова о той, которая принадлежала только ему. Пусть еще не официально, не во всеуслышание, но еe сердце принадлежало только ему. И он не мог представить, как могло быть иначе.

Драко поднялся резко, так, что кресло за его спиной едва не опрокинулось, и сделал шаг к Алгару. Глаза его горели яростным серебром:

— Заткнись.

Голос был тих, холоден, но в нем звучала такая сила, что комната тут же затихла, все взгляды обратились к ним.

— Что? — Харпер поднял взгляд с искренним недоумением, совершенно не понимая, почему тон Драко внезапно стал таким холодным. — Что с тобой, Малфой?

Он подошел к Харперу вплотную — шаг уверенный, выверенный, но за этой размеренностью ощущалась внутренняя сжатость — как будто каждое движение сдерживало нечто гораздо большее  — взрыв, который он всеми силами пытался удержать внутри. Каждый дюйм его приближения чувствовался кожей — это было предупреждение, граница, до которой Харперу еще позволялось дышать. И в каждом шаге звучало: не смей. Взгляд — сверху вниз, подбородок приподнят, глаза холодные, как сталь. В этом движении было нечто угрожающее, и в то же время — подчеркнуто контролируемое, словно Драко позволял себе ровно столько, сколько нужно, чтобы не сорваться раньше времени.

Он остановился так близко, что между ними не осталось воздуха. И затем, без предупреждения, толкнул Алгара обеими ладонями в плечи. Резко, уверенно. Силу рассчитал точно, как будто отмерял еe по линейке. Не на то, чтобы сбить с ног — на то, чтобы унизить. Показать, где чьe место. Харпер отлетел назад, задел табурет, споткнулся, и, выпрямившись, посмотрел на Драко так, будто перед ним стоял не человек, а опасное животное, срывающееся с поводка.

— Что ты несeшь? — сказал Малфой. Голос его звучал глухо, сдержанно, угрожающе ровно.

— Ты что, из-за Дафны?.. — начал Харпер растерянно, будто собираясь пошутить, но не понимал, в чeм шутка. — Не понимаю, в чeм дело… Я просто сказал — ну, красивая, горячая. Дафна же не из тех, кто обидится, если еe немного похвалят…

Он не договорил. В эту секунду Драко шагнул вперeд и ударил — резко, сильно, точно в челюсть. Удар был чистым, откровенным. В нeм не было ничего кроме злости и ревности, никакой скрытой правды, никакой сложной философии — просто дикое, яркое чувство, которое прорвалось наружу в одно мгновение, потому что он больше не мог и не хотел сдерживаться.

Алгар пошатнулся сильнее, на секунду замер, а потом метнулся вперeд, выхватывая палочку — но выронил еe, сбитый очередным толчком. Они сцепились — кулаками, плечами, телами, потеряв контроль и самообладание. Кто-то вскрикнул, кто-то вскочил, но никто не вмешивался. Крэбб и Гойл застыли, как вкопанные.

Отредактировано Draco Malfoy (05.04.25 18:26)

Драко никогда не позволял себе подобных проявлений. Ему казалось унизительным, недостойным его статуса и фамилии — ввязываться в рукопашную драку, словно какой-то магл — махать кулаками, будто бы другого выхода не существовало. Но сейчас — именно сейчас, когда его кулак снова и снова сталкивался с лицом Харпера, ему было плевать на статус, на правила, на то, что обо всем этом подумают остальные. В его голове билось лишь одно желание — заставить мерзавца заткнуться любой ценой. Конечно, он мог бы просто достать палочку, направить ее на Алгара и заставить того захлебнуться собственными словами. В голове даже промелькнула мысль использовать заклятие посерьезней — может быть, даже запретное, чтобы навсегда стереть эту ухмылку с его лица. Но благо здравый смысл еще удерживал его от этого, и вместо палочки Малфой выбрал кулаки.

Адреналин бил в виски, заглушая все посторонние звуки и пульсирующую боль от разбитой губы и саднящих ссадин на кулаках. Он не сразу почувствовал, что кто-то пытается оттащить его, не сразу осознал, что руки на его торсе принадлежат кому-то, кто пытается вмешаться в этот хаос. В первый момент он резко обернулся, уже готовый высвободиться и оттолкнуть того, кто опрометчиво решил встать на его пути, но тут же замер. Его взгляд столкнулся с глазами Дафны — в них было столько тревоги, непонимания и сиюминутного испуга, что вся злость, вся ярость на мгновение замерла в груди.

Драко отвернулся от этого взгляда, резко втянул воздух, пытаясь собраться с мыслями. Он все еще злился — на Алгара, на себя, на Дафну. Как она могла ничего ему не сказать? Он узнал об их помолвке от ее новоиспеченного жениха — узнал в самой мерзкой манере, какую только можно было представить. В груди клокотала обида, смешиваясь с гневом и чувством предательства, от которого было физически больно дышать. Его взгляд снова зацепился за лицо Харпера, а затем скользнул по остальным слизеринцам. В их глазах читалось недоумение, осторожность и растерянность. Никто ничего не понимал — никто не мог найти ответ, почему Малфой вдруг вспыхнул так яростно и неконтролируемо.

Он снова повернулся к Дафне, хотел что-то сказать, высказать все, что жгло его изнутри — спросить, знала ли она… Знака, конечно. Но как давно знала? Как долго обманывала его, держала в неведении? Но слова замерли в горле. Слишком много ушей, слишком много любопытных глаз. Единственное, что он позволил себе — это вопросительный, почти злой взгляд.  Почему ты не сказала? Но увидев ее растерянность, Драко тут же пожалел об этом немом обвинении. Он не хотел срывать на ней свой гнев, не хотел ранить ее даже взглядом.

Первым порывом было уйти — просто покинуть гостиную, чтобы не объяснять никому ничего. Драко уже было повернулся, сделал несколько резких шагов, но тут же остановился. Оставить ее здесь? С Харпером? Одну? Нет, это было выше его сил. К тому же он хотел объяснений — хотел услышать их из ее уст, хотел дать ей возможность высказаться. А главное — плевать на остальных, на толки, которые непременно пойдут после всего этого. Толки и так начнутся — после этой дурацкой драки ему уже нечего было терять.

Он развернулся резко, подошел к Дафне и, почти не глядя на нее, схватил девушку за руку — слегка грубо, требовательно, но без намерения причинить боль. Просто потому, что иначе он сейчас не мог. Не объясняя ничего ни ей, ни кому-либо другому, он потянул ее за собой, увлекая из гостиной. Его движения были напряженными, нервными, но за этой резкостью скрывалось лишь одно — необходимость поговорить, разобраться и, может быть, наконец-то перестать молчать о том, что на самом деле происходило между ними.

Драко шел быстро, не оборачиваясь, только крепче сжимая ее запястье, словно боялся, что она будет сопротивляться и останется там — в шуме, в глупых взглядах, в мерзких словах Харпера, которые все еще отдавались эхом в его голове. Каменные коридоры казались слишком узкими, лестницы слишком медленными, воздух — густым от пересмешек, которые будто следовали за ними, даже если уже никто не говорил ни слова. Он остановился только тогда, когда шум гостиной стих и стены вокруг словно сделались более глухими. Небольшая ниша — тупик у полуподвального окна, скрытая за стягивающимся гобеленом, в стороне от главного коридора — достаточно далеко, чтобы их не нашли сразу. Достаточно пусто, чтобы позволить себе дышать.

Он отпустил ее руку — резко, как будто только сейчас понял, насколько крепко ее держал. Пальцы разжались, и он на шаг отступил, отводя взгляд, чтобы собраться, взять себя в руки — дабы не сказать первое, что пришло в голову.

— Ты знала? — выдохнул он наконец. Голос был негромким, но напряжение в нем звенело, как в туго натянутой струне. — Все это время ты знала, что тебя хотят выдать за него?

Он не хотел звучать так — обиженно, обвиняюще, с едва сдерживаемым гневом. Но слова вырвались сами — слишком остро, слишком быстро, как боль от ожога. Он посмотрел на нее и уже готовился продолжить — выложить все: раздражение, злость, горечь, — но встретился с ее глазами. И замолчал. В ее глазах не было ни насмешки, ни холодного безразличия, как он, возможно, ожидал. Только растерянность — живая, обнаженная, такая, что в груди будто бы что-то сжалось.

Драко прикрыл глаза лишь на мгновение и сжал челюсть. Напряжение все еще сидело в плечах, в пальцах, в голосе, который так хотелось сорвать в крик, но он удержал его внутри — с усилием, как сдерживают пламя.

— Почему ты не сказала мне, Дафна? — выговорил он сдержанно, почти сквозь стиснутые зубы — голос вышел низким, глухим — будто он приказывал себе не сорваться, но в нем все еще пылала искра раздражения. — Мерлин, неужели для тебя ничего не значит то, что... — он запнулся, не зная, как правильно определить это. Он даже не был уверен, как назвать то, что связывало их весь последний месяц. Близость? Отношения? Что-то большее? Он чувствовал укол вины — за то, что так и не дал всему этому имени. За то, что просто наслаждался тем, что между ними было, не осмелившись признать вслух. Может быть, стоило. Но что уж теперь?

Не закончив фразу, он качнул головой, как будто сам себя одернул и отвел взгляд, устремив его куда-то в потолок, будто бы разглядывая свод, там, где тени колонн сходились в пересечении арок. Рука нервно взметнулась в воздухе — будто он хотел отмахнуться от собственных слов, от этой сцены, от себя самого. Он провел ладонью по лицу с тем бессильным ощущением, которое приходит после вспышки, когда эмоции отступают, оставляя после себя только пустоту и глухое эхо сказанного. Драко чувствовал, что говорит слишком много, слишком поздно, и, может быть, все это уже не имеет значения.