Драко сидел в глубоком кресле у самого камина, полулежа, будто лениво растекаясь по нему. Огонь потрескивал негромко, отражаясь в его глазах яркими всполохами пламени, и каждая вспышка была словно тихим эхом той легкости, которая наконец-то поселилась в его душе после стольких недель напряжения и сомнений. Последние дни принесли с собой необычное облегчение. Возможно, дело было в победе Слизерина над Гриффиндором на последнем квиддичном матче — в гостиной Слизерина сейчас витала атмосфера оживленного, почти праздничного настроения, передававшегося даже ему, несмотря на всю привычную отстраненность. Возможно, дело было в том, что он почти отпустил ситуацию с Кэти Белл и проклятым ожерельем, перестав наконец-то ночами просыпаться с чувством липкого страха и паники. Он даже почти поверил, что сумеет выдержать это задание, довести его до конца, не разрушив себя окончательно.

И Дафна. Их отношения, которые казались почти утраченными в начале учебного года, сменили вектор: из былой дружбы, переплетенной с невысказанной нежностью, они перешли в нечто большее — в глубокую, живую близость, в ту стадию, где взгляды уже не отводятся, а прикосновения больше не кажутся случайными. После месяца разлуки и недомолвок между ними установилась новая, почти интимная тишина — как если бы сердца договорились раньше слов. Он чувствовал еe присутствие почти физически, даже когда она не была рядом. Вспоминал еe смех, прикосновения, взгляд — и чувствовал, как в груди разливается нежное теплое чувство. Она стала для него лекарством — тем, что возвращало ясность в голове, тишину в сердце, дыхание в теле. Одно еe присутствие рядом исцеляло его, позволяло снова дышать полной грудью. И пусть на словах они еще не признались друг другу, все уже было ясно — то, что между ними, не нуждалось в обозначениях. Это чувство дышало в их взглядах, в касаниях, в тишине между словами. И его сила была очевидной.

Драко не обращал особого внимания на разговоры, которые велись вокруг. Крэбб и Гойл о чем-то гоготали, а вместе с ними был Алгар Пайк — слизеринец с их курса, один из тех, кто всегда был рядом: с первого курса, в той самой компании, с которой Малфой прежде проводил большую часть школьной жизни — на уроках, в коридорах, в общих насмешках и подколках. Они никогда не были особенно близки, и иногда Драко даже ловил себя на раздражении по отношению к приятелю — Алгар был не таким тупым, как Крэбб и Гойл, но зато куда более назойливым, будто все время пытался подражать ему, копировать манеру держаться, интонации, ухмылки. Пайк всегда любил привлекать внимание, хвастать своими достижениями или выдумывать их, если реальных не хватало. И это бесило. Больше, чем откровенное невежество других. Они были из одной стаи, хоть Драко и не воспринимал его как своего. Привычное присутствие — как фон, как шум, как один из тех, кто всегда вокруг, но никогда — по-настоящему рядом.

Голос Алгара был громче остальных, более нахальный, он пробивался сквозь гул голосов и шепот пламени:

— ...Так что, теперь официально мы с Гринграсс помолвлены... Она хороша, чертовски хороша. Думаю, мы с ней найдем, чем заняться, не дожидаясь свадьбы. — Он рассмеялся сально, звучно, и по гостиной прокатилась волна коротких смешков.

Драко застыл. Он не сразу понял смысл этих слов, его сознание медленно перерабатывало услышанное, словно с неохотой соединяя детали мозаики в одну картину. Помолвка? Гринграсс?

Его пальцы сжались на подлокотнике кресла, побелевшие от напряжения костяшки едва заметно дрогнули. Он не двигался, лишь глаза метнулись в сторону Пайка, пытаясь прочитать по лицу слизеринца, шутит ли он. Но в выражении лица Алгара было лишь самодовольство и горделивость. Внутри Драко что-то дрогнуло — не ярость, еще нет, скорее легкий треск напряжения, будто воздух вокруг него вдруг стал плотнее. Он заставил себя выдохнуть, не двигаясь, не подавая виду, как внутри все напряглось.

— Что? — спросил он, все еще сидя в кресле, чуть откинувшись назад, с той нарочитой небрежностью, которая почти всегда скрывала интерес. — Ты помолвлен с Гринграсс… Асторией?

Алгар усмехнулся:

— С Асторией? Да ну, она же мелкая. Нет, с Дафной.

И вот тогда все внутри сдвинулось. Не резко, а как при землетрясении — сначала тихо, подспудно, потом волной по позвоночнику, по челюсти, по пальцам. Драко вдруг вспомнил все последние разговоры, все встречи, прикосновения, взгляды. Неужели все это время она знала? Знала и молчала? Эта мысль была больнее всего.

— Говорят, она огонь, — продолжал Пайк, растягивая слова, явно наслаждаясь вниманием аудитории. — Не терпится уже оказаться с ней вдвоем, без лишних ушей. Я умею обращаться с такими девочками.

Сердце Драко забилось тяжело, почти болезненно, и с каждой секундой его охватывала все большая ярость. Он не думал ни о том, что скажут другие, ни о том, как это будет выглядеть. Сейчас он видел перед собой только Пайка, его наглое лицо, его самодовольную улыбку, его губы, произносящие гадкие слова о той, которая принадлежала только ему. Пусть еще не официально, не во всеуслышание, но еe сердце принадлежало только ему. И он не мог представить, как могло быть иначе.

Драко поднялся резко, так, что кресло за его спиной едва не опрокинулось, и сделал шаг к Алгару. Глаза его горели яростным серебром:

— Заткнись.

Голос был тих, холоден, но в нем звучала такая сила, что комната тут же затихла, все взгляды обратились к ним.

— Что? — Пайк поднял взгляд с искренним недоумением, совершенно не понимая, почему тон Драко внезапно стал таким холодным. — Что с тобой, Малфой?

Он подошел к Пайку вплотную — шаг уверенный, выверенный, но за этой размеренностью ощущалась внутренняя сжатость — как будто каждое движение сдерживало нечто гораздо большее  — взрыв, который он всеми силами пытался удержать внутри. Каждый дюйм его приближения чувствовался кожей — это было предупреждение, граница, до которой Пайку еще позволялось дышать. И в каждом шаге звучало: не смей. Взгляд — сверху вниз, подбородок приподнят, глаза холодные, как сталь. В этом движении было нечто угрожающее, и в то же время — подчеркнуто контролируемое, словно Драко позволял себе ровно столько, сколько нужно, чтобы не сорваться раньше времени.

Он остановился так близко, что между ними не осталось воздуха. И затем, без предупреждения, толкнул Алгара обеими ладонями в плечи. Резко, уверенно. Силу рассчитал точно, как будто отмерял еe по линейке. Не на то, чтобы сбить с ног — на то, чтобы унизить. Показать, где чьe место. Пайк отлетел назад, задел табурет, споткнулся, и, выпрямившись, посмотрел на Драко так, будто перед ним стоял не человек, а опасное животное, срывающееся с поводка.

— Что ты несeшь? — сказал Малфой. Голос его звучал глухо, сдержанно, угрожающе ровно.

— Ты что, из-за Дафны?.. — начал Пайк растерянно, будто собираясь пошутить, но не понимал, в чeм шутка. — Не понимаю, в чeм дело… Я просто сказал — ну, красивая, горячая. Дафна же не из тех, кто обидится, если еe немного похвалят…

Он не договорил. В эту секунду Драко шагнул вперeд и ударил — резко, сильно, точно в челюсть. Удар был чистым, откровенным. В нeм не было ничего кроме злости и ревности, никакой скрытой правды, никакой сложной философии — просто дикое, яркое чувство, которое прорвалось наружу в одно мгновение, потому что он больше не мог и не хотел сдерживаться.

Алгар пошатнулся сильнее, на секунду замер, а потом метнулся вперeд, выхватывая палочку — но выронил еe, сбитый очередным толчком. Они сцепились — кулаками, плечами, телами, потеряв контроль и самообладание. Кто-то вскрикнул, кто-то вскочил, но никто не вмешивался. Крэбб и Гойл застыли, как вкопанные.

Отредактировано Draco Malfoy (01.04.25 19:50)