Что Майклу Корнеру всегда хватало в избытке, так это фантазии. А Нола, к несчастью, обладала настолько живым воображением, что могла в красках представить себе любую его реплику, иногда даже слишком хорошо. Поэтому, когда он заговорил об олигархе, магическом бренди, тройне и пегасах, её передёрнуло настолько явно, что она едва не застонала от внутреннего ужаса. Впрочем, Джонстон быстро взяла себя в руки и, вскинув подбородок, театрально поморщилась.
— Фу! — бросила девушка с преувеличенной брезгливостью, прикрывая рот ладонью. — Вот так ты видишь моё будущее? Майкл, да меня бы стошнило прямо на месте. И не от беременности, между прочим.
Она скрестила руки и закатила глаза, явно демонстрируя свое отношение к сказанному другом.
— К тому же, — добавила Нола с коварной улыбкой, — Я уверена, это ты бы первым бросил наш театральный дуэт. Упал бы в объятия какой-нибудь француженки. Знаешь, с такими длинными ресницами, губами цвета граната и этим мягким акцентом… — шестикурсница мечтательно завела глаза к потолку, а затем резко сменила тон: — И вы бы ели круассаны с видом на Эйфелеву Башню. А я получала бы от тебя открытки два раза в год. В лучшем случае.
Джонстон с удовольствием подшучивала над Майклом и дальше, но он заговорил снова, уже о другом. И чем дальше Корнер рассуждал о Ромео, о страсти и о том, что они оба таят в себе, тем внимательнее Нола слушала. Не потому что разбиралась в философии. А потому что не ожидала услышать от него подобных вещей. Когда она шла на репетицию, то думала максимум о том, как не забыть очередную реплику. А вместо этого вдруг оказалась в компании парня, который рассуждал о чувствах и эстетике так, будто был в этом настоящим экспертом.
— Вот знаешь… — сказала рейвенкловка, слегка откинувшись назад. — Ты прав только наполовину. Любовь, да, она прекрасная, стабильная, уютная. Но наблюдать за ней скучновато. А вот страсть — это уже зрелище. Это то, ради чего приходят в театр. Ради эмоций и непредсказуемости. Поэтому мне, честно говоря, куда интереснее наблюдать именно за страстью.
Она подмигнула, будто намекала, что знает об этом гораздо больше, чем готова признать вслух. А когда Майкл вновь упомянул «бэд боев» и слизеринцев, Нола расхохоталась так искренне, что едва не свалилась с лавки.
— Ромео? — уточнила шестикурсница, вытирая уголок глаза. — Он святой по сравнению с теми слизеринцами, на которых я заглядываюсь. Поверь мне, некоторые из них словно само воплощение катастрофы. Но в этом-то всё и дело. В моём возрасте я не ищу ничего серьёзного.
Она коротко хмыкнула, реагируя на слова друга о «настоящей близости», и театрально ткнула в себя пальцем.
— Тогда у меня её точно нет. Я же болтаю всё время. Если бы рядом со мной когда-нибудь нашёлся такой человек, с которым было бы естественно молчать… — Нола слегка улыбнулась, — я бы, наверное, решила, что меня прокляли.
Хотя внутри что-то неприятно дрогнуло. Будто Корнер подобрался слишком близко к тому, что она скрывает за улыбками и нелепой болтовней. Девушка отмахнулась от этого чувства — легко, почти незаметно, как от пылинки.
— Но давай честно, — продолжила она, вновь расправляя плечи. — Вечная любовь? Это точно не про меня. А вот драму я могу сыграть без сценария. Слёзы, признания, отчаяние — выдаю на выбор, как в меню. Но… — тут Джонстон стала серьёзнее, — если мы действительно хотим попасть в труппу, то нам лучше продолжить. Насколько бы восхитительна ни была наша философская минутка.
Она соскользнула с лавки, выпрямилась, провела рукой по волосам и сделала шаг к другу.
— Ну что, Корнер? — мягко сказала Нола. — Репетируем?