если в чем-то долго себя убеждать, в конце концов начинаешь верить в эту придуманную правду.

уэйн чувствовал себя превосходно, пока школьные коридоры будто бы были только в его распоряжении, за исключением немногих учеников, решивших остаться в замке. быть наедине с собой не такая уж и пытка, если знать, чем себя занять: его спокойные будни состояли из утренних пробежек, неспешных прогулок и дополнительных заданий по предметам, хвосты по которым тянутся еще с начала семестра.

хорошее быстро заканчивается: идеальная эфемерная неделя растворяется в хоре голосов, что так неестественно и непривычно заполоняют школу уже воскресным вечером. уэйн с трудом встраивается в этот поток, и с еще большим — поднимается следующим утром на занятия, впервые в жизни сознательно пропуская завтрак.

опять болит голова. тупая боль медленно заполняет черепную коробку с каждым приближающимся к кабинету шагом. голова тяжелеет настолько, что повернуть ее оказывается практически невозможно. особенно в ту сторону, где перешептываются девчонки. уэйн сжимает кулаки, сжимает сильнее, когда слышит вплетение в эту какофонию мужских голосов, испытывая непреодолимое желание этими несчастными кулаками их заткнуть.

увы, приходится мириться. ни один целитель в мире не поможет справиться с распухнувшей от самозаточенных мыслей больной головой. стоит объекту избегания оказаться рядом — все внутри прорывается наружу, предотвращая взрыв.

он обманывал сам себя.

на каникулах ему было плохо. в одиночестве — плохо. в холодных стенах замка — еще хуже, ведь в пустоте он отчетливо слышал ее голос, бредил им.

« а целуешься ты отвратительно »

тактика была проста: притвориться, что всего этого не было. уэйн считает себя слишком гордым, чтобы позволить эмоциям управлять им так долго. проблема в том, что это уже произошло. чувствовать подобное влечение для него в новинку, как и целоваться в принципе. он слепо погрузился в эту лавину и не заметил, что это привело его к краю обрыва.

    отвратительный поцелуй — это запах травы, солнце и недочитанная книга.

    отвратительный поцелуй — это томные редкие вздохи и мурашки по всему телу.

     запомнить.
       не повторять ни при каких обстоятельствах.

джоан керридж никогда не клеветала на него. уэйн хопкинс никогда не подходил к ней, чтобы узнать: а какого вообще хрена? он никогда не устраивал пикников с этой девчонкой, не ложился на ее колени и не наслаждался тем, как прекрасно она читает вслух.

никогда не хотел ее поцеловать. и не целовал никогда.

не чувствовал себя настолько разбитым, как у обрыва, с которого слетел в то мгновение.

к счастью, не думать о джоан керридж становится проще уже на следующий день. легче притупливать порывы взглянуть в ее сторону на общих уроках.

нет, в самом деле легче!

и пусть выражение его лица остается неизменным, в глазах уже не так отчетливо проступает нехарактерное изнеможение. сегодня у уэйна есть более важные вещи, о которых стоит подумать: после ужина его ждет встреча с профессора флитвиком, где предстоит досдать все недостающие эссе. флитвик, по его мнению, и близко не входит в десятку самых придирчивых преподавателей, но хопкинс все равно ощущает волнение.

волнение это, оказывается даже приятным, ведь оно помогло выдержать сегодняшнюю планку и продолжать не думать о джоан керридж и о ее губах.

все это покатится к драккловой матери через пару пролетов и ровно шестьсот тридцать четыре шага. еще до того, как ступить на шестой этаж,  [indent] уэйн чувствует —
  [indent] [indent] очевидно, что-то не так

по коже бегут мурашки, обдавая неприятных холодком. уже потом он различает голоса за поворотом, и сразу становится ясно, что в тени коридора не ждет ничего хорошего.

хопкинс прислоняется к стене и замирает, прикрывая глаза. эти разговоры не похожи на дружескую болтовню или на банальный small-talk при случайном столкновении. в воздухе витает густое, как гроза, напряжение, а обрывки фраз цепляют слух уэйна так, что сводит челюсть.

он выглядывает из-за угла, прищуриваясь: две тучные фигуры нависают над девушкой слишком близко, слишком угрожающе.

не может быть. в проблеске белокурых волос он узнает макушку той, от которой бежал.

— в этот раз есть кое-что поинтереснее, — один из парней, окруживших девушку, вытаскивает из кармана небольшой предмет. в тусклом свете вспыхивает холодный отблеск металла. — говорят, грязная кровь — это никакая не метафора. давай проверим, не врут ли слухи?

сердце падает в пятки. этот день не мог быть настолько простым, и под свой конец ставит уэйна перед выбором, который он, не колеблясь, делает, выходя из укрытия. движение тут же привлекает внимание упырей. двое в слизеринских мантиях, в одном из которых узнает пайка, оборачиваются. и судя по ехидной ухмылке, врасплох их застать не удалось.

— впрягаешься за эту дрянь? я знал, что ты кретин, хопкинс, но не настолько же, — фокус внимания полностью смещается на него. уэйн бросает мимолетный взгляд на джоан, надеясь, что той хватит включить свой рейвенкловский мозг на 100% и унести отсюда ноги.

лезвие вновь сверкает в отблеске лунного света, пробивающегося через крохотные оконца.

— а знаешь, даже хорошо, что именно ты сюда пришел, — доставая палочку, встревает второй — до этого момента он молчал; уэйну его имя неизвестно, но кажется, и с ним он знаком. — чего застыл, хопкинс? или ты уже не такой бесстрашный, когда тебе могут дать сдачи?

эти слова он воспринимает как личное оскорбление — никогда в жизни он не боялся, что ему прилетит. и ведь прилетало, не раз.

адреналин впрыскивается в кровь ровно в тот момент, когда с одной стороны летит оглушающее заклятие, а с другой — неумело, но пугающе близко — пролетает нож. уэйн успевает увернуться в последнюю секунду, но падает на пол. мгновение замешательства, и вновь ослепляет вспышка, заставляя дернуться в сторону с надеждой не уткнуться в одного из нападающих. пользуясь моментом, пока слизеринцы сообразят что к чему, уэйн проскальзывает к тому, что с палочкой, и сносит с ног, заставляя эту самую палочку укатиться в неизвестном направлении. но вот с пайком приходится потяжелее и подольше — ритмично уворачиваться от выпадов дрожащего острия в свою сторону.

— напасть с ножом на девушку — низко даже для тебя, — хмурится уэйн, пытаясь подступиться ближе. — мне мерзко об тебя марать руки, но ты прямо умоляешь меня хорошенько тебе так втащить.

— и это мне говорит тот, у кого отец скачет по полукровкам? ты ничем не лучше этой керридж. предателей крови я ненавижу еще больше.

уэйн делает короткую паузу, чтобы перевести дыхание, но тут же клинок проходится по рукаву мантии, отрезая от нее внушительный кусок. пайк пугается самого себя, отступая назад с все еще дрожащими руками, а уэйн, не теряя возможности, наваливается на него всем телом, придавливая к холодному камню.

яркая волна гнева накрывает с головой от одной мысли: они хотели ее обидеть. они хотели обидеть джоан. да, вряд ли бы им хватило смелости исполнить задуманное, но у уэйна срывает крышу настолько, что он начинает беспорядочно бить пайка по лицу, не отдавая отчета о своих действиях.

лишь троекратное «прекрати» возвращает в реальность, и хопкинс ослабевает хватку, поднимаясь с пола. лежащего пайка пинает в качестве прощального подарка.

наблюдающим за этим зрелищем второй мальчишка в ужасе делает шаг назад, когда уэйн переводит на него взгляд.

— мы это так не оставим, — рычит он, поднимая укатившуюся палочку. — завтра… завтра тебя к драккам выпрут из школы, хопкинс! завтра тебя выкинут отсюда с позором!

эти угрозы для уэйна — пустой звук. он слышит их не впервые. даже если что-то и произойдет, ему глубоко плевать.

он обратно садится на пол, чтобы как следует отдышаться и заставить сердце хоть немного сбавить ритм. поднимает взгляд — и замирает: глаза встречаются с джоан, стоящей в конце коридора. что ж, уэйн немного переоценил ее смекалку.

— почему не ушла, пока я их отвлекал? — хопкинс старается спрашивать как можно более безразлично и холодно. неловкость-то не ушла никуда, и как никогда ярко перед глазами рисуется этот пикник. — теперь придется отводить тебя в башню. не волнуйся, просить отблагодарить меня за спасение не буду. просто иди вперед, я пойду за тобой и прослежу, чтобы тебя никто не тронул.